Ведьмина неделя - Страница 29

Что же теперь делать? Эта метла, кажется, твердо намерена летать. Как это, в сущности, грустно — огда-то давно на ней летали — и теперь она тосковала по ведьме...

— Понимаешь, я не могу на тебе летать, — объяснила Нэн. — Правда, не могу. Это преступление. Вот что, а если я тебе пообещаю, что мы полетаем ночью? Ты меня отпустишь?

Метла помедлила, зависнув в воздухе.

— Честное слово! — воскликнула Нэн. — Вот слушай. Пронеси меня по коридору к нашей спальне. Это ведь уже полет, правда? А в спальне спрячешься на шкафу у дальней стены. Там тебя никто не увидит. А ночью я на тебе полетаю. Честное слово! Ну, что скажешь?

Метла, конечно, говорить не умела, но отчетливо ответила, что да! Она развернулась и так понеслась по коридору, что Нэн сразу укачало и пришлось закрыть глаза.. (лишь бы не видеть, как мимо проносятся стены!) У двери в спальню метла заложила такой вираж, что у Нэн волосы встали дыбом. А потом она так резко затормозила, что Нэн едва не повисла под ней снова.

— Ух, кажется, тебя придется потренировать, — прошептала она.

Метла возмущенно взбрыкнула и загарцевала.

— То есть мне самой придется потренироваться, — поспешно поправилась Нэн. — А теперь спускайся. Мне надо слезть.

Метла вопросительно покачалась.

— Я же обещала! — сказала Нэн.

Метла как миленькая спустилась вниз — и Нэн наконец слезла. Ноги у нее были совсем ватные. Стоило ей слезть, как метла тут же безжизненно рухнула на пол.

— Ах, бедняжка! — воскликнула Нэн.— Понятно. Без наездника тебе вообще не пошевелиться! Ладно. Дай-ка я положу тебя на шкаф.

Из-за всего этого Нэн пропустила первые проявления заклятья “Саймон говорит”.

Чарлз тоже. Никто из них так и не узнал, как Саймон в первый раз заметил, что все его слова оборачиваются правдой. Чарлз оставил Брайана в медкабинете — тот лежал с градусником во рту и косыми глазами глядел в стену — и потащился во двор, а там вокруг Саймона уже собралась взбудораженная толпа. Поначалу Чарлзу показалось, что нечто, сверкающее у ног Саймона — просто солнце, отражающееся в луже. Как бы не так. У ног Саймона высилась груда золотых монет. А все наперебой совали ему пенсы, камешки и сухие листья.

Саймон брал их и говорил: “Золотая монета. Еще одна золотая монета”. Потом ему это надоело и он стал выпендриваться: “Редкая золотая монета. Дублон. Риксдалер...”

Чарлз просочился в первый ряд и смотрел на Саймона с глубочайшей досадой. Старая история! Саймон все что угодно обернет в свою пользу! Монетки со звоном падали в кучу. Наверное, Саймон уже миллионер.

Послышался топот множества бегущих ног и появились девочки. Тереза, прижимая к груди пакет с вязаньем, пробилась вперед и оказалась рядом с Чарлзом. Размер золотой горы так ее потряс, что она даже пересекла невидимую линию и спросила Саймона:

— Ой, Саймон, как это ты?! Саймон засмеялся. Он уже был словно пьяный.

— Превращаю все в золото! Как тот царь! — Разумеется, это тут же стало правдой. — Вот погляди! — Он протянул руку к Терезиному вязанью.

Тереза возмущенно отшатнулась и одновременно оттолкнула Саймона. В результате Саймон коснулся ее руки. Вязанье упало на землю. Тереза завизжала — и застыла с вытянутой рукой, а потом завизжала снова, потому что держать кисть было ужасно тяжело. Тереза уронила руку вдоль тела — тяжелую золотую кисть на обычном человеческом запястье.

В наступившем ошарашенном молчании послышался голос Нирупама:

— Саймон, подбирай слова очень осторожно.

— Это почему еще? — поинтересовался Саймон.

— Потому что все, что ты говоришь, становится правдой.

Саймон, по всей видимости, еще не осознал своего могущества.

— То есть, — протянул он, — на самом деле я не превращаю ничего в золото? — Немедленно так оно и оказалось. — Проверим! — решил он, нагнулся и поднял Терезино вязанье. Вязанье осталось вязаньем в слегка измазанном пакете.

— Отдай! — слабым голосом сказала Тереза. — Я пожалуюсь мисс Кэдвалладер!

— Ничего ты не пожалуешься, — отрезал Саймон — и это тоже была правда. Он задумчиво уставился на вязанье. — На самом деле это не вязанье, — объявил он, — а две маленькие болонки, как у сторожа.

Пакет в его руках затрепыхался. Саймон уронил его на гору золота. Послышался звон. Пакет вспучился. Из него послышались тоненькое тявканье и яростная возня. Потом оттуда выскочила малюсенькая собачка-пинетка, за ней другая. Они кинулись прочь на малюсеньких лапках, сбежали с горы монет и нырнули в толпу. Все поспешили посторониться. Потом все обернулись и глядели, как две крошечные белые собачки все бегут и бегут через двор. Тереза разрыдалась:

— Дурак! Это было мое вязанье!

— И что? — загоготал Саймон.

Тереза ухватила золотую руку обычной и ударила ею Саймона. Это было глупо — ведь так можно все кости себе переломать, — но получилось очень действенно. Саймона едва не оглушило. Он тяжело сел на груду золота.

— Вот тебе! — закричала Тереза. — Ну что, больно?!

— Нет, — ответил Саймон и с улыбкой поднялся на ноги. Больно ему, конечно, не было.

Тереза снова надвинулась на него, держа руку наперевес.

Саймон отпрянул.

— У тебя нет золотой кисти! — сказал он.

Там, где у Терезы была золотая кисть, внезапно стало пусто. Запястье кончалось круглым розовым обрубком. Тереза потрясенно уставилась на него,

— Как же мне вязать?

— Я хочу сказать, — осторожно произнес Саймон, — что у тебя две нормальные руки.

Тереза посмотрела на две свои совершенно обыкновенные человеческие руки и рассмеялась странным неестественным смехом.

— Убейте его ради меня! — всхлипнула она. — Быстро!